Архив / Дно

          Зимой 91/92 годов я, вполне сформировавшийся первокурсник ФЕНа* , сидел в студенческой столовой и прислушивался к внутренней борьбе утреннего сала и только что съеденного гуляша с картошкой. За окном, как водится, выла январская метель, а за душой был только учебник физхимии. Хотелось завести гёрл-френда или поковырять в носу, но первого я не умел, а второго стеснялся. В общем, как сказал бы Шопенгауэр, я находился в процессе духовного искания.
          Выйдя на улицу, я повернул было к родной общаге и... тут я увидел его. Оно было зеленое, и на нем был нарисован кто-то похожий на хот-дог, на что, по-видимому, я и клюнул. При ближайшем рассмотрении хот-дог оказался электромонтером, размахивающим над головой странной формы молотком, ноги его были связаны.
          Я всегда хотел заниматься радиоделом, и поэтому, прочитав внизу место встречи, я ломанулся по указанному адресу. По прибытии туда, а это был зал гимнастики спорткомплекса, вместо радиокружка я увидел группу колоритных людей, которые явно не собирались делать радиоприемник.
          Занимались они довольно странным делом: несколько здоровых мужчин запихивали в небольшое отверстие под гинастическим бревном хрупкого вида девушку. Последняя, по-видимому, уже потеряла сознание, так как не сопротивлялась. Ко мне подошли несколько андроидов и принялись с довольным уханьем рассматривать мое еще крепкое, молодое тело. Я понял, что нашел друзей. Под шумок, бойкого вида девушка спросила, не хочу ли я в пещеру. Чтобы хоть как-то поддержать разговор, я пролепетал что-то насчет знакомых альпинистов.
          - "Тогда тебе к Феде", - радостно сказала она. Федя оказался заросшим бородой человеком неопределенного возраста. Он протянул мне руку и промямлил что-то вроде: "Ёкорный бабай". Остаток вечера я провел в том самом отверстии под бревном, через которое ну никак не проходило мое седалище, что доставляло неизмеримое удовольствие окружающим. Я старался как можно более лояльно поддерживать разговор о расчленении трупов, который вели вытаскивающие меня люди. Именно тогда до меня дошло, что, по-видимому, спелеологи НГУ и мои новые знакомые - это одни и те же люди.
          Дальнейшие события, связанные с покупкой сумасшедших количеств сушек, висения на пожарной вышке в зимнем лесу, приятного общения с радушными проводниками, прогулкой с рюкзаком, набитым вещами непонятного назначения, прошли для меня, как для любого типового чайника, в состоянии легкой эйфории. Возможно, что вызвана она была веществами, которые выдыхал наш босс - Федя, а может, постоянным желанием жрать.
          Осознание суровой реальности пришло позже, когда меня, одетого в брезент, сапоги, каску, а также вещи, аналоги которых я видел в женских журналах, подтолкнули к отверстию в полу грота и сказали: "Пошёл!". ...И я пошёл..., а обгоняя меня, вниз, со стеклянным грохотом, пошёл фотоаппарат "ЛЮБИТЕЛЬ", принадлежащий такому же, как я, чайнику. Спустившись, я получил в качестве поощрения грязный мешок, липкий от рассыпавшегося сахара, и обалденные впечатления от увиденного вокруг.
          Трудно передать, что видит человек, в первый раз оказавшийся в горах или пещере, но плотность впечатлений вряд ли сравнится с таковой от ерша или нюхания клея. Однако, экстаз время от времени сменялся ступором в момент висения на тонкой веревке над ямами неизвестной глубины, где сердце замирало от смачного ржания Феди. Федя был крутой. Устроившись где-нибудь на краю ямы, посасывая свой неизменный бычок, Федя был похож на санитара сумашедшего дома. Он ничему не удивлялся и готов был исполнить самые нелепые просьбы чайника. Впрочем, он любил и поиздеваться над больными, засовывая их в очередную узость или рассказывая типовую страшилку: "А вот порвалась как-то подо мной веревка…"
          Кое-как он сумел все же доставить нас до места нашей будущей стоянки - базы. Живописный уголок, расположенный где-то на глубине 100 метров, представлял собой небольшой грот, с расстоянием от пола до потолка около полутора метров и озером в своей нижней части. Чайники, глупо улыбаясь или, напротив, изображая счастливые улыбки, расползлись по расстеленым спальникам, а руководитель с приближенными принялся заправлять горючими веществами себя и примус. С потолка время от времени капала вода.
          …Вскоре был подан ужин, который было принято называть блёвчиком, а также чай, заваренный на по ошибке засунутых в котел проводах. Нажравшись от пуза и поборовшись с соседями по спальнику, каждый имел право заснуть, приняв невообразимую позу среди камней на полу. Кильки в томатном соусе сдохли бы со смеху, увидев наши скрюченные тельца.
          Утром, когда спальники отсырели, а счастливые обладатели вторых носков еще спали, взаимодействуя подобно персонажам "Камасутры", нас разбудило протяжное зевание руководителя - пора жрать готовить.
          Апофеозом нашего подземного существования был уход в мир теней примуса, сопровождавшийся испусканием огненных языков, газо-грязевыми облаками и воплями Феди. Правда, покойник сделал всё, что от него хотели. Покрытый сажей и глиной от предыдущих боев, примус исправно откликался на все "ласковые" прозвища Феди злобным шипением под котелками с блёвчиком, спасая нас от голодной смерти. В дальнейшем, источником огня для нас служили размокшие таблетки сухого горючего, прекрасно горевшего и в мокром виде.
          …И снова мы шарахались по узким ходам и огромным гротам, одурев от увиденного и испытанного. Наиболее талантливые из чайников попадали в озеро и были отнесены и уложены в спальник. И вот наконец дно - ты замерз, несчастен и болтлив. В голове всплывает все, съеденное когда-либо тобой. Слава богу, пора на базу. Вонь сухого горючего рождает приятные галлюцинации типа масок на стене грота. Утренний подъем и подъем наверх - пора в универ.
          Выход из пещеры стоит отдельного описания. Пещера не любит, когда ее бросают, и цепляет за штаны, мочит веревки, бьет по каске. Ты ползешь, чувствуя себя уже бывалым - нестерпимо хочется кому-нибудь что-то посоветовать.
          И вот впереди слабые блики света - так вот чего ты по-настоящему все это время хотел. Мир наверху слепит буйством красок и пургой. Замерзший комбинезон сгибается, уминается в рюкзак, сбиваются сопли с носа, и вперёд - навстречу "охам" и "ахам" сердобольных станционных старушек. Попутчики по автобусу шарахаются от тебя, как от чумы. От ареста за бомжевание на вокзале спасают лишь очки, выдающие в тебе будущего интиллегента.
          Ну всё, к первой паре успели. Ты сидишь и знаешь, что через месяц снова захочешь стать ёкорным бабаем.

Автор по-диггерски горячо выражает благодарность диггеру Джону за помощь в создании этого труда.